Дайте вздохнуть отрадою очей, восторгом сердца, упоением души, звучанием сладостных Ваших речей; немой бесшумной тишины. Весельем, радостью вздохнуть позвольте; в глаза безмолвные взглянуть извольте. Испить Ваше вино дурманное, чадное; и пьяной повалиться к Вам в объятья, желаю взвиться в небо тихое, ночное и исцелиться от любовного проклятья.
Ваш образ сладостный, заманчивый, зовущий; глаза Ваши – услада для души; Ваш голос заставляет поддаваться во влечение, склоняет нрав безгрешный – согрешить. 
Я Вами предана, себя всецело страстям простым и грубым предаю, Ваши глаза владеют мной, Вы есть - моя прелестная извечность, Вы – страсть, желанье, вековая бесконечность.
О душа, излечи меня от Его пьянящих уст. Больна я в ночь разлуки, желаю излечиться от этих страданий.
Он есть – мой лунный свет, цвет роз в моем саду, пенье соловья, мой водопад, мое дыхание, моя весна.¬ Доля моя, не лишай меня радости, не оставляй меня без веселья, не лишай пламя моего сердца испепелить меня, не позволяй ему вздыматься до самих небес.
Как давно судьба моя обросла острыми шипами? Давно ли она заключила меня в немилость? Давно ли судьба моя непреклонна, обделяя путь мой потоком радости? Кого вопрошать мне об этом? Где искать ответы? Где взыскать мне свое светило?

Свежее морозное дыхание утреннего ветра пробудило обитателей османского сада. Алые розы благоухали пестрым цветом, полыхали нежным румянцем, собирали в нежных лепестках прохладные капли. Они прекрасны, манящи, подобны чашам полного огня, струят сладкий аромат. Роза возникает из звуков песни при лунном сиянии, обагряется кровью любящего сердца, наливается карминным рубином. Лепестки роз подобны крыльям и, кажется, что вот-вот они сорвутся; они горят жаром любви, рожденным любящей душой; подобны сладкому зовущему возгласу, что кричит сквозь глухие отголоски тишины. Розы служат колыбелью для каждого влюбленного, упоением сердец, усладой для очей. Розы отражаются в зеркале взмахом рассвета, дыханием зарева, пошептом уходящего солнца. Роза – вино, кричащее об искушении. Роза – царица цветов, украшение сада, его убранства, его королева. 

Бельгин желала забыться среди этих роз, потерять свой путь в этом саду, никогда не покидать его; желала насладиться их горящими бутонами, трепещущими лепестками.
Сейчас сердце ее пылало жарким огнем, наливалось багряной кровью. Ее разум пленил ад, желание. В ту же минуту она стремилась вырваться из его лап и поддаться соблазну, испробовать на вкус райское наслаждение.

Ветер по-прежнему шептал, лишь изредка останавливаясь, переводя дыхание. Солнце восходило, разгоняя языки пламени по всему небосводу. Золотые нити все выше и выше поднимались большим куполом над землей, стирая тени. Поднебесье разразилось огненным светом, побагровело, налилось горящим рассветом.

Бельгин блуждала лабиринтами сада, запоминая каждый изгиб устланной тропы, слушала шепот ветра.

Сегодня дворец и близлежащие его окрестности необычайно тихи и спокойны, что совершенно неудивительно: обитатели Сарухана, в основном, его мужская, и наибольшая, половина покинули его для похода с намерениями подчинить себе неверных, что, впрочем, для каждого из причастника  которого было важной формальностью. Хатун, такие же, как и Бельгин, с учетом нескольких сотен страж остались в своей золотой клетке. Гарем кипел прежней смелостью и бурностью и, казалось, что мир дворцовых интриг и тайн совсем скоро и вовсе поглотит его.

Вы знали вкус любви? А ее запах? Ее дурманный, сладкий аромат? Он слаще всякого янтарного заката, приятней вкус ее, чем сочный виноград.
Повинна я гореть десятилетья за вкус любви, подаренный судьбой,
Ему я старости вручаю перволетья,
Лишь рядом с Ним я обрету покой.
Пылать мне Вами и дышать мне Вами:
Я Ваша вся, и кое лишена,
Любую боль я чуяла едва.
Вы полнили надеждой и мечтами
Разлуки час с красой одушевленной:
Но ветер уносил Ваши слова.
Благословляю ту минуту, день и год, когда Ваш лик прекрасный повстречала, благословляю место и придел тот, где меня Венера подаянием обвенчала. 
Ваши глаза – бескрайний океан,
непотухающий огонь, мой водопад,
Мой вольный вьючный караван,
Вы – мой безмолвный буйный сад.
Ваш голос – лишь отрада для души,
Бесстрастный, властный, вкрадчивый и кроткий,
Мне чудится он в полной тишине глуши,
Мой голос, видя Вас, предельно робкий.
Глядите на меня из темноты
Моих ночей, придя из дальней дали:
Ваши глаза еще прекрасней стали,
Не исказила ночь Ваши черты.
Счастливей я, чем слух глухой обретший,
когда я вижу Вас во тьме ночной,
Несчастней я на сто лет постаревшей,
Когда томит душа горькой тоской.

Мой верный товарищ. Единая, кому я могу довериться. Моя опора. Единая, кто для меня – поддержка и защита. Моя Султанша. Единая, кому я готова служить верностью и покорностью. Айбиге Султан. Вы не можете не вызывать у меня уважения, Вы – предмет моего почитания. Ах, как сильно я хотела бы рассказать Вам, что переживаю, какие муки испытываю, как сильно тоскую. Но каков будет Ваш ответ, Госпожа?
– Ничего не скроешь от Вас, Султанша, – Хатун опустила взгляд и не спеша следовала за Госпожой,– боюсь даже признаться в том, что поразило мой разум, Госпожа, ибо не надлежит мне подобного. – в мягком голосе Бельгин читались печаль и собственный укор.
Сердечные дела нам неподвластны,
Амуровы рабы, в плену любви,
Порой нам кажется, влюбленные бесстрастны,
Напротив – преполны они любви.
– Право, Госпожа. Должна признаться, мое сердце тонет в глубине глаз хранителя покоев, боюсь представить, разум мой одурманен одним лишь его голосом, Госпожа, – казалось, все замерло, сердце Бельгин то истошно вырывалось из груди, то сжималось, подобно кому. То, что Бельгин – одна из служанок, хоть и приближенных к Айбиге Султан, отнюдь не давало ей никаких полномочий и привилегий, а это значило, что подобное поведение способно вызвать исключительное возмущение со стороны Госпож, а в худшем случае грозило ссылкой из дворца. Из всех возможных вариантов, появляющихся в мыслях Бельгин Хатун, по вкусу ей приходилось лишь первое, однако решение оставалось за Султаншей.

Любовь – ничто, когда о ней не говорят.

Цвет дворцового сада неустанно наполнялся пестрым ароматом. Спеющие румяные сливы наливались солнечным светом. Дивные деревья и розовые кустарники привлекали взор, вынуждая позабыть обо всем и насладиться убранствами сада. Шелковые нити лучей нежно ниспадали на двух прекрасных путниц, вовлеченных в душевную беседу. Бельгин видела в их разговоре собственное упоение, легкость и некую непринужденность. Она и представить не могла, что Айбиге Султан, будучи в собственных размышлениях, окажется столь близко к завесе ее тайны.

Больше всего мне хотелось рассказать кому-то о своей тоске, Султанша. Рассказать, как горько гнетет меня уныние от разлуки с тем, кто дурманит мой разум. Я не способна забыть о Нем, Госпожа. Не могу позабыть глубины его глаз, бархата его голоса. Я сгораю в огне собственной любви, нет мне спасения. Горесть тяжелыми оковами стеснила мне руки. Целый мир в одном Нем, ибо Он есть свет в моих потускневших глазах.

Госпожа, Султанша! У Ваших ног необъятный мир, одному Вашему слову подвластны все чувства. Ваша душа не знает границ, Вашему сердцу подчинены и любовь, и ненависть.

Так ли позволено чувствовать невольникам своей судьбы? Мы же вовлечены во власти грядущего, принужденно отказываясь от высоких чувств. Мы были рождены стать пленниками нашей доли и любви, и безмолвно служить своим Госпожам.
Мы не говорим о любви, словно не можем любить и вовсе. Но кто сказал, что мы готовы покорствовать правилам?

- А разве это возможно, Госпожа? Разве могут простые Хатун говорить о любви? Разве смеем мы по ней печалиться? - горечь охватила Бельгин, пребывая в полном отчаянии, она тяжело опустила голову.

Если и была у Бельгин опора, то это ее Госпожа. Султанша, которой она служила верностью и правдой, друг, которому она была готова доверить целый мир. Благословенная, достопочтенная Госпожа. Предмет почитания и уважения. Пристанище души и сердца.

Вкус любви и сладок, и горек. Сердца влюбленных и нежны, и черствы. Ах, Бей. Что же ты испытываешь ко мне? Испытываешь ли горечь разлуки? Изнемогаешь ли от тоски? О вечная мечта души моей, что делать, если скучаешь? Что делать той, что ночами томит по тебе? Дни мои и ночи стали для меня мучителями, превратились в карательные муки без тебя. Что жизнь моя, если нет любимого, которого я так отчаянно жду? Скажи, как жить душе, где горе целым небом уместилось? Там, где нет надежды – живу я. Мой путь, мой мир стали мне чужими.

- Да будет на то воля Всевышнего, Султанша. Аллах свидетель, это осчастливит меня. Ах, Госпожа. Можно ли судить о чувствах, не слыша слов любви? Весь мой мир покоится в одних только глазах Яхья-бея, но я и знать не знаю, что сам испытывает хранитель покоев.
Едва взглянув, мог бы и без труда ты
постичь, как я люблю. Но ты отводишь взгляд.
Не от того ль глаза мои грустны?
Мой взор к тебе прикован неотрывно:
Так от чего ж моя душа болит?
Вздыхаю, жду и плачу беспрерывно:
Неужто ли душа моя сгорит?